 |
Еще Аристотель понимал материал как начальную точку пути, в котором потенциальное, содержащееся в материале, актуализируется и приобретает форму предмета[1]. Проецирование этой идеи на человека привело Хайдеггера к ужасной мысли о том, что зрелость и законченность человека — это его смерть. Человек, пока он есть, постоянно уже есть свое «еще-не»[2], и поэтому он всегда уже и свой конец[3]. Человек раскрывается как бытие-к-смерти. Однако, пока он есть, смерть ему доступна только как внешнее событие других, но не как доступное созерцанию внутреннее событие[4].
«Онтологическая кровь» переосмысляет и связывает идеи Аристотеля и Хайдеггера. Серия объектов создается на основе разбитых стеклянных сосудов, в последствие склеенных и очищенных от первоначального материала — стекла. Праматериалы стекла через руку человека доходят до своей зрелости. Бытие-к-смерти зрелых предметов дает о себе знать через появление трещин. Разбитость стекла и последующее его склеивание — лишь моменты созревания. Бытие-к-смерти не исчезает бесследно — соединение осколков воедино приводит, через руку человека, к возникновению новых форм, вырастающих на почве потенциала исчезновения, который всегда в этих предметах был. При этом, скульптуры-трещины как фиксации отсутствия сами не есть отсутствие — они выступают именно тем, что говорит о наличии. Тем, что позволяет видеть в окружающей скульптуру пустоте путь потенциального и законченность формы в ее отсутствии.
Обращение к предметам повседневности, подручному, по завету Хайдеггера — фундаментальный шаг исследования человека как присутствия, центрального элемента в разыскании ответа на вопрос о смысле бытия[5]. В далеком прошлом, эти скульптуры, возможно, назвали бы «душой предмета», а в хрупкости стекла увидели их скелет или кровь[6], застывающую после смерти тела. Может быть, эта древняя идея крови лежит в истоке главного онтологического вопроса: в чем смысл (не)бытия?
 |
 |
 |
Примечания
| ↑1. | Arist. Metaph. E 8. 1032а19–22; Аристотель. Сочинения в четырех томах. T. 1 / пер. А.В. Кубицкого. — М.: Мысль, 1976. — С. 198: «[…] все, что возникает — естественным ли путем или через искусство, — имеет материю, ибо каждое возникающее может и быть и не быть, а эта возможность и есть у каждой вещи материя». |
|---|---|
| ↑2. | Хайдеггер М. Бытие и время / пер. В.В. Бибихина — М.: Ад Маргинем, 1997. — С. 244: «[…] присутствие тоже есть, пока оно есть, всегда уже свое еще-не». |
| ↑3. | Там же. С. 245: «Подобно тому как присутствие […] пока оно есть, постоянно уже есть свое еще-не, так есть оно всегда уже и свой конец. Подразумеваемое смертью окончание значит не законченность присутствия, но бытие концу этого сущего. Смерть — способ быть, который присутствие берет на себя, едва оно есть». |
| ↑4. | Там же. С. 260: «Фактично присутствие ближайшим образом и большей частью держится в несобственном бытии смерти. Как можно «объективно» характеризовать собственное бытие к смерти, если присутствие в конечном счете никогда не вступает в отношение к своему концу или если это собственное бытие по своему смыслу должно оставаться тайной для других?». |
| ↑5. | Там же. С. 231, 67: «Искомое — ответ на вопрос о смысле бытия вообще и прежде того возможность радикальной разработки этого основовопроса всякой онтологии. Высвобождение горизонта, в котором нечто подобное бытию вообще становится понятно, равносильно однако прояснению возможности бытийной понятности вообще, которая сама принадлежит к устройству сущего, именуемого нами присутствием [Dasein]»; «[…] какое сущее должно стать предтемой и утвердиться как предфеноменальная почва? Отвечают: вещи». |
| ↑6. | Empedocles 31 B 105 Diels-Krantz (520 Bollack); Фрагменты ранних греческих философов. Часть I: От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики / ред. и пер. А.В. Лебедева — М.: Наука, 1989. — С. 386: «Где [… находится то, что] зовется у людей пониманием [~сознанием, noema], // Ибо понимание у людей — это околосердечная кровь». Аристотель интерпретировал это место как описание души как крови: Arist. De an. А 2. 405b5. |
